В июле 1920 года многим казалось, что дело польских националистов безнадежно. Их армии терпели одно поражение за другим, их солдаты не наступали на восток, а бежали на запад, их политическое руководство медленно теряло контроль над ними и собой и возлагало все надежды на вмешательство Антанты. Поражения на Украине и в Белоруссии вызвали шок в Варшаве. Премьер-министр Владислав Грабский и министр иностранных дел Станислав Патек отправились во Францию, где на курорте в Спа 5−16 июля работала конференция Антанты. Пилсудский слал в Спа письма, в которых сообщал о том, что считает ситуацию безнадежной. Польская делегация сразу же заявила о «большевистском вторжении». Она настаивала на военном вмешательстве в конфликт, развязанный их страной. Между тем правительства блока держав — победительниц в Первой мировой войне вовсе не были едины в польском вопросе. В отличие от Парижа Лондон не всегда поддерживал польские территориальные увлечения. Это, разумеется, не означало симпатий к России, большевистской или нет, Дэвид Ллойд-Джордж — главное лицо британской политики того времени — вообще не жаловал авантюристов и филистеров.
В результате побед Красной армии и скепсиса Лондона, с которым вынужден был считаться и Париж, произошло чудесное прозрение польской дипломатии и изменение твердой ранее польской позиции. 9 июля Грабский заявил: «Польша понимает, что она сама виновата, оказавшись в таком положении, и что она должна изменить свою политику как в отношении своих соседей, так и союзных держав. Она признает необходимым предоставить решение вопроса о её жизненных интересах, даже вопроса о её собственных границах. До сих пор, хотя ей давали совет поступить подобным образом, она полагалась на свою собственную военную силу. Польша была увлечена с правильного пути сильными людьми, имевшими широкие планы, однако планы эти не соответствовали ни здравому смыслу, ни чувству патриотизма огромного большинства народа. Ни Киев, ни граница 1772 года не являются национальными целями».
Источник: